sergei-zakharov.ruфан-сайт певца, баритона, актера

Статьи → «Баритон в клетке»

«В новом свете» 8-14 августа 2003г.

История Сергея Захарова, во всяком случае, самое ее начало, до боли напоминает судьбу его знаменитого коллеги из Испании — Хулио Иглесиаса. То же раннее серьезное увлечение футболом, та же позиция на поле. Правда, не в воротах такого суперклуба, как мадридский «Реал». Но и николаевский «Судостроитель», «рамку» которого охранял Захаров, в союзном классе «Б» вовсе не ходил в отстающих. А вскоре Сережа получил приглашение в юношескую сборную Украины. Специалисты наперебой обещали 17-летнему верзиле большое спортивное будущее. Однако так же, как в свое время и «пиренейскому соловью», с футболом Захарову пришлось «завязать»: после игрового столкновения у Сергея «полетели» сразу оба мениска. Операция прошла успешно, но о футболе пришлось забыть.

Захаров признается, что записываться в певческий кружок при Дворце юных моряков он пошел с горя. Правда, никому и в голову не могло прийти, что из неудавшегося вратаря может выйти что-то путное.

В рабстве у Утесова

Статного, импозантного юношу моментально зачислили на курсе Гнесинки в «любимчики» педагогов. Великолепный слух, отличное владение красивейшим от природы баритоном, легкость, с которой прилежный ученик разучивал сложнейшие партии, — в нем подкупало все. Захаров к тому времени был уже женат. На Алле, дочери военного, он женился еще будучи в армии. Вскоре у них родилась дочка Наташа. И когда после службы Сергей отправился искать счастья в Москву, жену с маленькой дочкой пришлось «демобилизовать» во Владимир.

Семью надо было кормить. Сергей пошел работать в оркестр ресторана «Арбат». Рассчитанное на 1200 посадочных мест, это элитное питейное заведение считалось тогда самым крупным в Европе. И еще там прилично платили — до 25 рублей за вечер, что по тем временам казалось просто сказкой. Захаров перепел все и на всех языках: английском, итальянском, французском. Природный фонетический слух позволял ему улавливать любые интонации. В ресторане молодого певца услышал сам Утесов, судьба Захарова была практически решена. Какой нормальный человек смог бы отказаться от предложения стать солистом в оркестре великого Утесова?

— Я должен вас разочаровать, -качает головой Сергей Георгиевич, — Утесов был угрюмым, нелюдимым человеком. Пожилой, обрюзгший, с неподвижным лицом и злыми глазами... При первой же встрече Утесов мне сказал: «Идешь солистом в мой оркестр — и на гастроли, на гастроли... Овации и аплодисменты, все остальное я тебе обеспечу». «Что — все?» — спрашиваю. «Квартира в Москве будет, пропишу... А пока — Осипович, хорошо. Меня все устраивает (хотя тогда уже предполагал, что он врет}. Но я ведь еще учусь». На что он мне ответил: «Ха! Посмотри на меня! Я никогда не учился — и народный артист Советского Союза, кумир поколений. Главное — сцена. Сцена все сделает».

Сергей взял в институте на месяц «академку» и укатил с оркестром: Сибирь, Урал, Дальний Восток — десятки городов, концерт за концертом. Грязные цирковые гостиницы. Сам мэтр со своими музыкантами по городам и весям, разумеется, не ездил. О причастности легенды к оркестру напоминал разве что его звучащий в начале каждого концерта записанный на пленку голос: «Дорогие товарищи, мне очень жаль, что сегодня я не могу быть вместе с вами. Но мои друзья все здесь...»

— Только когда я уехал — понял, как меня жестоко обманули, — говорит Захаров, — Утесову нужно было спасать гастроли. Что со мной будет потом — его не волновало. Но вырваться не было возможности. Деньги платили только на базе оркестра, то есть в Москве. Кабала.

В Москву Сергей вернулся через семь месяцев. За опоздание его отчислили из Гнесинки, грозились выгнать из общежития. В ресторане тоже не стали терпеть многомесячных прогулов. В деньгах за это время Сергей потерял, и значительно. 6 рублей официальной ставки за концерт против 25 за вечер в ресторане. Захаров решил уйти от Утесова.

Помог случай. Весной к Сергею в Москву приехал старший брат Валентин, и они пошли на концерт гремевшего тогда на всю страну Ленинградского мюзик-холла под руководством Ильи Рахлина.

— После грязных утесовских гастролей концерт мюзик-холла показался мне сказкой, — вспоминает певец. — Праздник на сцене! Прекрасный спектакль, феерический балет, оркестр. Я как завороженный говорю брату: «Валентин, пошли». — «Куда, чего?» — «За кулисы. Я хочу здесь работать».

После спектакля Захаров, как в бреду, пошел прямиком через сцену. Дорогу за кулисы перегородил зав. труппой Рогацкий: «Молодой человек, вы куда?» У Сергея перехватило дыхание: «Я из Гнесинки... Хочу прослушаться у вас...»

— Помню, — говорит Захаров, — лишь улыбающиеся глаза Ильи Яковлевича и его слова: "Ну, что, молодой человек, поедем в Ленинград?«.Только что была стена: из института выгнали, из ресторана выгнали, жить негде, к Утесову не пойду... Куда? Во Владимир к жене? И вдруг занавес распахнулся!

Уже через пять дней Захаров вышел на сцену мюзик-холла. А потом пошел к Утесову за трудовой книжкой. Народный артист закатил форменный скандал. «К кому? К Рахлину? К этому плебею, который узурпировал мое дело!» Два выдающихся артиста друг друга терпеть не могли. Последними словами, которые услышал Захаров от Утесова, были: «Ты меня еще вспомнишь!»

Утесова Сергей вспомнил довольно скоро. В «Советской культуре» вышла разгромная статья про зарвавшегося молодого певца «с модным чемоданчиком». Стиляга, одним словом. Убийственный диагноз. Материал шел по указке самого Утесова, Захаров не сомневался. Жена Гуляева, директора утесовского оркестра, работала в этой газете. На следующий день Захарову позвонил поэт Илья Резник: «Слушай, ты читал „Культуру“? Это же все! Крах!»

Но все случилось с точностью до наоборот. Певец уехал в Ленинград, получил служебную квартиру, перевез жену и ребенка. Ему даже удалось перевестись из Гнесинки в Ленинградское училище имени Мусоргского. А через несколько месяцев Захарова вызвали в Министерство культуры и сказали: «Мы послушали, как вы работаете, и решили послать вас на конкурсы „Золотой Орфей“ и в Сопот». Всего полгода 24-летний Захаров отработал в мюзик-холле — и такой успех!

1974 год стал триумфальным шествием молодого советского певца по концертным площадкам тогдашнего соцлагеря. Первая премия на «Орфее», высшая награда на фестивале в Дрездене, Гран-При Сопота. «Золотой Орфей» показали по Центральному телевидению, и уже на следующий день о красавце-баритоне заговорила вся страна. Лучшие композиторы Советского Союза — Оскар Фельцман, Марк Фрадкин, Александра Пахмутова — становились в очередь в надежде на сотрудничество. Немыслимая череда записей на радио, «Голубые огоньки», «Песни года», правительственные концерты, главная роль в фильме «Небесные ласточки»... На вопрос о том, с кем из нынешних кумиров можно сравнить его по тогдашней популярности, Захаров без ложной скромности отвечает: «Ну, как Киркоров сейчас. Больше, чем Магомаев в то время. По уровню всеобщей истерии мне не было равных». Правда, одиночке по жизни, Захарову свалившаяся на него народная любовь пришлась не по вкусу.

— Меня это раздражало. Невозможно было спокойно гулять по улице, ходить в магазин...Всем хотелось получить автографа, посмотреть, пощупать. Ночевать на лестнице, ждать, когда я выйду, — это разве нормально? Поверьте мне, не все артисты — донжуаны и ловеласы, не вылезающие из чужих кроватей.

Падение в пропасть

Следующей ступенькой в карьере Захарова должно было стать воплощение его детской мечты — уход в оперу. Этому не суждено было осуществиться. Первый секретарь Ленинградского обкома Григорий Романов — человек жестокий, мстительный — приревновал молодое дарование к другой гордости Северной столицы — певице Людмиле Сенчиной. По словам Захарова, между ними ничего и не было. Дружил с Людмилой, они постоянно работали на концертах, всюду вместе ездили: в одном вагоне, в одном купе. Не более. Но Романову, воспылавшему пламенной страстью к симпатичной певице, все казалось иначе.

— Я в юности был драчуном, — говорит Захаров. — Никому не давал спуску: ни на футбольном поле, ни на танцах. И всегда ходил в синяках. Но пока не добью противника — не сдавался. И завести меня было несложно. Об этом знали, и меня начали провоцировать. Оружием мести стал администратор Ленинградского мюзик-холла Михаил Кудряшов. Месяц он меня унижал, подчеркивал, что я — никто, а он — все. Приставал к моей жене, грязно улыбался, все время на что-то намекал. Вплоть до того, что при встрече в коридоре «плечо в плечо» он обязательно меня задевал. Явно работал по заданию. Добивался и добился своего.

Однажды Захаров пришел к администратору и попросил две контрамарки для друзей. Ответом было: «Мои артисты уже все по местам. Идите, идите — не мешайте». Что не на шутку взбесило не в меру горячего певца: «Какие ваши артисты? Вы — рядовой администратор. Выполняйте свои функции». Слово за слово — произошла стычка. Первым удар нанес Захаров — администратор улетел в шкаф. Завязалась драка, в которой досталось обоим.

На следующий день в милицию поступила телефонограмма из больницы — у пострадавшего Кудряшова обнаружены «тяжкие телесные повреждения». В центральных изданиях стали появляться разгромные статьи, самая яркая из которых под названием «Баритон разбушевался» вышла в «Комсомолке».

На одном из допросов следователь не без удивления спросил растерявшегося Сергея: «Как ты мог в таком молодом возрасте нажить себе ТАКИХ врагов?». Захаров ушел в себя, никого не хотел видеть, начал выпивать. И однажды гаишники поймали его за рулем в нетрезвом состоянии. Для человека, находящегося под следствием, это было серьезным правонарушением. «Социальная опасность» стала весомым доводом для заключения Захарова под стражу. На утро его арестовали и увезли в «Кресты». Там он просидел три месяца. До суда.

— Я не очень-то переживал, — вспоминает Захаров. — В молодости ко всему проще относишься. Тюрьма — так тюрьма. Тем более попал я в камеру к очень достойным людям. Один — врач с незаконным абортом, другой — строитель, добывший не тем путем материалы. Уголовников не было. С удовольствием общался «строгачом», сидевшим в «крытке» на строгом режиме. И никогда ни один из зэков не вспомнил о моей профессии. Вместе качались, вместе ходили на прогулки, шутили, курили. Там вообще все перестают быть теми, кем были на воле. Человека видно насквозь сразу. Нет ни врачей, ни строителей, ни певцов -есть люди, в чистом виде люди.

В 77-м только приняли новую брежневскую Конституцию, формально объявившую: «У нас перед законом все равны». И история зарвавшегося певца, посчитавшего, что ему дозволено больше, чем остальным, возникла как нельзя кстати. Закрытое судебное заседание вынесло Захарову странное определение: «За прерывание служебной деятельности» по статье 109, часть 1. Дали год «химии» в Сланцах, определив каменщиком 3-го разряда.

— А я попросился обратно в «Кресты». Изготовлял картонные коробки для мелков, был воспитателем на «малолетке». За не спел ни ноты.

Выпустили Захарова на несколько дней раньше срока. Боялись, что в день официального освобождения у «Крестов» соберется толпа. Прямо у тюремных ворот посадили в машину и привезли к жене. Захаров не мог поверить своим глазам — он увидел только голые стены. Алле, оставшейся одной с маленьким ребенком, при зарплате светотехника мюзик-холла а 70 рублей,пришлось продать чешские люстры, ковры, хрусталь — все, что имело ценность.

Со следующего дня у подъезда начала дежурить толпа. Человек по 150-200. Ждали выхода.

И хотя в прессе и на телевидении на имя Захарова было наложено табу, а весь тираж его пластинок был был изъят из магазинов и размагничен, народ своего любимца не забыл. Ушлые директора сразу смекнули, что на повышенном интересе к только что освободившемуся из тюрьмы артисту можно сорвать неплохой куш. И вскоре Захаров поехал на гастроли. С полными залами, хорошей оплатой... Но только по провинции. Москва, Ленинград и другие крупные города еще долго оставались для него закрытыми.

— Вы знаете, — говорит певец, — я даже благодарен тем людям, которые меня посадили. Год тюрьме как 20 лет на воле. Очень быстро, четко, емко познаешь человеческую природу — ничего не мешает. К тому времени я очень устал. От внимания, от невозможности вести нормальную жизнь. Это было как кара за то малодушие, которое я проявил, не уйдя в оперу. Неудовлетворенность собой достигала критического момента. И я серьезно увлекся алкоголем. Жизнь разрушалась. Еще немного, и я бы просто сгорел.

С алкоголизмом, как сам певец классифицирует свою привязанность к спиртному, Захарову пришлось бороться очень долго.

— Я понял, что неизлечимо болен, — рассказывает Сергей Георгиевич. —  Понял, что если для одних людей алкоголь — развлечение, то для меня — цианистый калий. Надо просто сказать себе: «стоп», и ни в коем случае не прикасаться к спиртному. Лет 10 уже мне это удается...

Тень Киркорова

В 1983-м с поста 1-го секретаря обкома освободили злого гения Захарова — Григория Романова. На его место пришел Лев Зайков, который поспешил вступиться за опального певца и обратился с ходатайством в ЦК КПСС. Захарова разыскали в Биробиджане, на гастролях, и в срочном порядке вызвали в Ленинград на городское мероприятие, посвященное 8 Марта. Черная полоса вновь сменилась белой. Певец вернулся в мюзик-холл, возобновились сольные концерты в Колонном зале, в «России». Стали приглашать на «Огоньки», «Песни года»... Все вроде встало на свои места.

Но в середине 80-х, когда о Захарове окончательно вспомнили, он уже не мог конкурировать с плеядой новых звезд. Через несколько лет о некогда популярном певце говорили лишь в связи с его поразительным внешним сходством с кумиром нового поколения — Филиппом Киркоровым. Популярная байка тех лет: Киркоров — внебрачный сын Захарова.

— Насчет нашего кровного родства, — улыбается Захаров, — я, мягко говоря, сомневаюсь. Точно знаю — за мной никаких грехов нет. Да и по годам не сходится. Имею в виду его возраст и мое посещение Болгарии. Да, похожи, но это наше общее тюркско-еврейское происхождение виновато. А вот крестным отцом Киркорова меня назвать можно. В 86-м году Филипп со своей мамой пришли на мой концерт в Театр эстрады. Передали привет от Бедроса и поинтересовались: с чего бы Филиппу начать. В любом случае, — говорю, — нужно начинать с образования. Поставить голос хоть чуть-чуть. И послал Филиппа к своей первой преподавательнице — Маргарите Иосифовне. Парень он — фактурный, красивый, большой. Какой бы у него ни был голос, она его достанет. Так и получилось. Потом он так же, как и я, пошел в Ленинградский мюзик-холл. А потом в его жизни появилась Алла Борисовна.

Захаров часто задумывается: что же нужно было изменить в жизни? И неизменно приходит к одному и тому же выводу: надо было закончить институт и идти в оперу.

— Об опере, — вздыхает певец, — я задумался еще в 75-м, когда закрутила вся эта эстрадная круговерть. Но уже тогда что-либо менять было поздно. Опера — это труд, требующий огромной выносливости. На износ. Эстрада — легкий жанр. Приносящий много денег, славу, аплодисменты и улыбки. Очень сложно от всего этого уйти... Я не смог.

Дмитрий МЕЛЬМАН