sergei-zakharov.ruфан-сайт певца, баритона, актера

Статьи → «Как Георг Отс учил меня обманывать слушателей»

«Санкт-Петербургские ведомости» 29 апреля 2000г.

Два концертных фрака — белый и черный — на равных входят в артистический гардероб этого обладателя «Золотого Орфея», который принимал из рук судьбы и чашу триумфатора, и баланду узника.

Расхожее выражение «мир посмотреть и себя показать» обернулось для меня в молодые годы выступлением на шести международных конкурсах. В Польше меня прозвали ЕВРОПЕЙЧИК. Слово непривычное для нас, но лестное. Потому что для меня на конкурсы эстрадной песни, по традиции тех времен, посылали певцов с идеологически выдержанным репертуаром. А тут наши позиции в соцстранах поколебались, и победить «по разнарядке» уже было невозможно. Вот меня и послали в Сопот в 1974 году как артиста без налета «совковости».

Правда, я рисковал там вообще не выйти на сцену, потому что приехал на конкурс с температурой 39 градусов. А выступать в дуэте с катаром верхних дыхательных путей, сами понимаете, дело не из приятных. Но мой сопровождающий из органов объяснил мне, что возвращаться домой без участия в конкурсе нельзя — нас не поймут. Так что, дескать, делай что хочешь, но выступать надо.

Было у меня одно проверенное народное средство — армянский коньяк. Да я боялся, что особист не допустит такого самолечения. К моему удивлению, он оказался большим поклонником этого напитка, и мы с ним весело провели вечер накануне первого тура. Наутро я поехал на репетицию и запись на пластинку, прихватив с собой еще бутылку, которая мне очень пригодилась. После этого оставалось только продержаться до вечера. И я — продержался... С тех пор я испытываю нежность к армянскому народу. Он придумал пятизвездочное чудо, которое помогло мне быстро выздороветь и, как любили тогда писать в газетах, с честью пронести знамя советской эстрады.

В нежном возрасте, когда моей сценой была табуретка, я подражал Борису Романовичу Гмыре. Своим писклявым голоском я пел «Подайте ж милостыню ей», и слезы капали у меня из глаз. А в начале пути мне посчастливилось выступать в одних программах с Георгом Карловичем Отсом, который дал мне несколько незабываемых советов.

Как-то в разговоре с ним я восхитился отточенностью каждой его фразы. И он сказал: «У меня есть единственный критик, которому я безоговорочно доверяю. Это — мой магнитофон. Перед ним не надо выпендриваться, и он тебе честно скажет, чего ты стоишь».

Певцы — народ мнительный. Даже если все нормально, они порой говорят: «Что-то сегодня першит в горле».

И ОТС тоже так говорил, а я его уверял, что все в порядке. «Ну, это мастерство. Надо научиться обманывать слушателей». — «Как так?» — «Любой свой недостаток надо превращать в достоинство. Ту же хрипотцу можно обыграть как изобразительный прием», А еще Отс говорил: «Зрителю наплевать, болит у тебя живот или нет. Он пришел тебя слушать. Выходи и пой. А не можешь — тогда выноси транспарант «У меня болит живот!» И каждый раз благодаря Отсу я старался спеть лучше, чем вчера, будь то Кремлевский дворец Съездов или клуб ЖЭКа.

Были в моей жизни и другие учителя. Они преподавали мне уроки подлости. По указанию одного из них я стал жертвой провокации, которую четко исполнили профессионалы. Когда главный следователь прокуратуры Ленинграда изучал мое дело, он не мог скрыть изумления: «Не понимаю, как к 24 годам ты успел нажить таких высокопоставленных врагов...» С этим «высокопоставленным врагом» я встретился недавно в ленинградском землячестве в Москве и отметил его заслуги в своей судьбе. Я сказал ему: то, что он упек меня за решетку, ускорило мое развитие раз в десять. На что он мне ответил: «А-а-а, помнишь!» и ни тени раскаяния не было на его лице.

К счастью, тюрьма не поставила крест на моей карьере певца. И я даже получил звание заслуженного артиста республики. Представила меня к нему Магаданская филармония, где мы с Людмилой Сенчиной пять сезонов отработали по контракту. Там я смог быстрее восстановить форму, да и денег заработать. У меня уже была семья, росла дочка. В Магадане в 1984 году довелось мне познакомиться с живой легендой нашей эстрады Вадимом Алексеевичем Козиным. Я пришел к нему с охапкой тюльпанов, и на пороге холостяцкой квартиры меня обнюхало большое семейство его кошек.

Козин встретил меня суховато. Правда, потом разговорился и даже угостил чаем, к которому я так и не притронулся из-за его специфического кошачьего запаха. У меня в репертуаре была песня Козина «Не уходи». И я Вадиму Алексеевичу спел ее. Он послушал и сказал: «Грубовато». Это была уже другая эпоха... Козин мог бы вернуться в Москву, где испытал громкую славу, а потом был арестован и отбывал срок. Но он предпочел остаться легендой, потому что не мог забыть обиды. К тому же он понимал, что прежнего Козина уже нет. В Магадане он изредка устраивал концерты, у него были свои обожатели. Однажды он побывал инкогнито на моем вечере во Дворце культуры и прислал мне свою программку с автографом: «Берегите голос. Вы поете, а не мяукаете в микрофон».

Там же, в Магадане, повадился какой-то злоумышленник красть мои цветы. Я приносил их с концертов в гостиницу, ставил в вазу, а наутро там было пусто. И я решил поймать вора. Лежал, читал, как вдруг среди ночи из соседней комнаты донеслось: хру-хру-хру. Крадусь на цыпочках, включаю свет — и что я вижу! Сидит на столе ВОТ ТАКАЯ КРЫСА и жует мои тюльпаны. Да при этом вызывающе нагло смотрит на меня: мол, кто здесь хозяин? Не торопясь, она сожрала при мне два тюльпана, а третий взяла в зубы и уволокла в дыру.

С тех пор я оставлял для нее в соседней комнате часть цветов, потому что понимал: это — ее витамины. Так мы с неделью по-соседски с ней жили. И все было бы хорошо, если бы я не рассказал об этой истории сотрудникам филармонии. Там все истолковали по-своему и в мое отсутствие прислали в мой номер столяра, который заделал в полу все отверстия. Всю ночь я не сомкнул глаз, потому что настырная крыса громко грызла доски. Больше всего мне было обидно из-за того, что она могла подумать, что это я — такая вот скотина, забил дырку.

Среди самых фантастических слухов о себе я слышал и то, что Филипп Киркоров — мой сын. Отца Филиппа — Бедроса Киркорова я знаю еще со времен «Золотого Орфея». А с его мамой, московской красавицей, я познакомился, когда она пришла ко мне посоветоваться, кому доверит свое чадо, мечтающее стать певцом. И я порекомендовал ей моего педагога Маргариту Иосифовну Ланду, у которой учился в Гнесинке. Ланда взяла Филиппа за фактуру, а голос она ему вытащила. Филипп отучился у нее два года, потом ему стало невтерпеж поскорее стать звездой, и он поехал в Ленинградский мюзик-холл. Он оказался везучим и настырным. В начинающемся у нас свободном обществе он стал первым свободным певцом. Я считаю его одним из самых ярких шоуменов. Но это — другой жанр, другой бизнес.

Я же верен традициям классической эстрады, и если меня время от времени куда-то влечет — так это на оперную сцену. Таким искушением было для меня приглашение Юрия Темирканова спеть Евгения Онегина в Кировском театре, когда он ставил там оперу Чайковского. И уже тогда я испугался, потому что не могу петь в ансамбле. Правда, начинал я, когда служил в армии, с ансамбля ракетных войск «Дружба» и пел вместе со всеми: «Мы ракетные войска, нам любая цель близка». Но уже через два дня меня перевели из хора в солисты.

А все-таки очень хочется вдохнуть запах кулис. И я, наверное, попробую. Потому что с каждым годом мне все больше нечего терять. Вот только не знаю, доверят ли мне спеть с оперных подмостков: «О жалкий жребий мой!»

Олег СЕРДОБОЛЬСКИЙ