sergei-zakharov.ruфан-сайт певца, баритона, актера

Статьи → «Сергей Захаров — Однажды я умер»

«Сельская новь» № 1 2000г.

— Талантливых певцов на Руси много. А вот талантливых мужей куда меньше. Как вам, Сергей Георгиевич, удалось исполнить это высокое предназначение мужчины?

— Вообще-то, с моей стороны было бы нескромно согласиться с такой характеристикой. Ну а если серьезно... Для меня с детства много значило понятие долга, рыцарства. Отец — военный, семья постоянно кочевала, бывало, мать с отцом надолго разлучались, и меня это огорчало. Я мечтал, что буду жить тихо и размеренно, вдали от городской суеты, в собственном доме, заниматься деревьями и цветами, которыми засажу весь участок. Наверное, какие-то далекие предки заложили в мои гены это желание — иметь свой кусок земли и дом-крепость. Когда я повзрослел, эти мечты распространились и на мою будущую роль главы семьи, домоустроителя, надежного тыла для жены и детей, их защитника, добытчика. Можно сказать, я с юности был приверженцем домостроя. Семья для меня главное. Если бы основой общества была всегда семья, а не партячейка, все в нашей жизни было бы по-другому, все стояло бы на своих местах.

Свои убеждения и мечты я стараюсь воплощать в жизнь вот уже более тридцати лет в союзе с моей женой Аллой, человеком очень тонким, умным. Мы с ней сподобились не разрушить тот образ друг друга, который создали в юности, не разбить его о быт. У нас на многое общая точка зрения. Часто обращаюсь к жене за советом, и женская интуиция помогает ей находить правильные решения.

Впервые я увидел ее, когда мне было 14 лет (она на два года старше) и сразу влюбился. Но судьба развела нас на четыре года, и когда мы снова встретились, не раздумывая решили пожениться. Я сказал себе: теперь ты муж и должен заботиться о благополучии своей семьи. Начав с комнаты в коммуналке, благодаря постоянному, изнуряющему труду я переселил жену и дочь в квартиру, а затем и в собственный дом, большой, рассчитанный на внуков и правнуков. Воображение рисует такую картинку. Мои потомки входят в гостиную, смотрят на мой портрет в овальной раме и говорят: «Это наш прадед, с которого и началась наша усадьба».

— Я слышала, Сергей Георгиевич, что дом этот вы построили своими руками.

— Ну это сильно преувеличено. А вот баня действительно мое детище от первого до последнего гвоздика. Мы ведем почти деревенскую жизнь. Встаем с рассветом, ложимся с закатом. Двадцать с лишним соток надо обиходить. Зимой часа по три тратил на уборку снега, пока не купил в Финляндии снегоуборочную машину. Алла занимается огородом. В прошлом году был большущий урожай кабачков. На грядках растут все овощи, которыми я, будучи непьющим и некурящим вегетарианцем, питаюсь. Ну а для меня самое главное цветы, цветы, цветы.

— Значит, вы не только поете о хризантемах, но и выращиваете их?

— Готов заниматься этим бесконечно. Жена даже сердится, потому что цветы «наступают» на ее овощи. Из гастрольных поездок привожу цветочные семена. Вот привез из Канады клематисы. Ох и здорово они разрослись, и мне, конечно, от Аллы попало. Но такие маленькие ссоры не омрачают наших отношений...

— Судя по всему, ваш брак оказался по нынешним временам очень удачным. Вам просто повезло или вы знаете какой-то секрет?

— Отвечу просто. И посоветую перенять мой опыт всем женихам. Прежде чем жениться, посмотрите внимательно на будущую тещу. Нравится ее характер, взгляды на жизнь — смело женитесь на ее дочери.

Но «правильно» жениться — это только полдела. Надо уметь сохранить брак. А для этого придется считаться с привычками, наклонностями, интересами друг друга. И я, и жена это понимаем. Она, например, не препятствует моему увлечению всякими техническими поделками. Есть у меня хорошо оборудованная мастерская с полным набором инструментов. Так что многое могу починить сам. Надо сказать, возиться с «железками» люблю сызмальства. Закончил даже радиотехникум. В Николаеве, городе своего детства, работал слесарем на заводе.

— Вот неожиданность! А я-то думала, вы с детства любили петь.

— Певца из меня сделала военная служба. В приказном порядке. Поскольку я был самым высоким в роте, стал запевалой. Потом отличился на смотре художественной самодеятельности. Следующая ступенька — солист ансамбля «Дружба» Дома Советской Армии.

Ну а после мне ничего другого не оставалось делать, как учиться пению. И вот я студент отделения музыкальной комедии училища имени Гнесиных. Когда стал солистом Ленинградского мюзик-холла, меня заметили, стали посылать на международные фестивали и конкурсы. Первые премии на этих конкурсах подтвердили, что на эстраде я человек не случайный.

— И как вы перенесли «головокружение от успехов»?

— Спокойно, так как уже тогда понимал, что голос сам по себе ничего не значит. Он должен быть подкреплен трудом, трудом и трудом. Зазнайся — сгорел бы ярко и мгновенно. Я выбрал другой путь — гореть долго и ровно, а для этого надо иметь голову на плечах да силу воли. Большая ошибка приписывать успех себе, а не Богу, по воле которого именно в тебе сосредоточились и проявились способности твоих предков. Твоя же задача — сохранить их и приумножить.

— Вы так здраво рассуждаете. Как же вас, такого разумного человека, угораздило попасть в молодые годы за тюремную решетку?

— Представьте себе человека 23 лет, провинциала, воспитанного на Стивенсоне и Джеке Лондоне, с обостренным чувством справедливости. Я дружил с молодой певицей. Один высокопоставленный чиновник приревновал ее и стал «прессинговать» меня через администратора мюзик-холла. Однажды я попросил у него пропуск на концерт для моих приятелей. Он отказал. Я взорвался, случилась драка. Пропуск я все-таки потом достал, и мы до концерта отправились в буфет. Пошел за нами и администратор, а он был, кстати, боксером-перворазрядником. Слово за слово, и вот уже в потасовке участвуют мои приятели. Через какое-то время узнаю, что администратор в больнице. Началось следствие. Меня сажают в тюрьму. Следователь спросил меня тогда: «Откуда у вас столько врагов?» После суда я просидел еще семь месяцев.

Совсем недавно выяснилось, что драка та была лишь поводом разделаться со мной. Как только чиновник-ревнивец покинул свой высокий пост, меня сразу вернули в Питер и я снова начал выступать.

— В заключении вам какие-нибудь поблажки делали?

— Никаких поблажек. Отбывал срок «на химии» в городе Сланцы Ленинградской области, работал там на стройке, и на меня ходили смотреть как на «достопримечательность». Глядите, говорили экскурсантам, этот человек — известный в прошлом певец. Как видите, у нас перед Конституцией все равны...

— Ну да ладно, оставим в стороне дела давно минувших дней, вернемся в день сегодняшний. Нынче многие артисты жалуются на экономические трудности, ищут спонсоров пощедрее и побогаче...

— Надеяться на спонсоров? Зависеть от их подачек? Н-е-т. А вот деловые партнеры у меня есть. Они, выражаясь экономическим языком, инвестируют деньги в мое творчество, а после продажи компакт-дисков и кассет возвращают свои деньги и получают таким образом прибыль, и немалую.

В основном же я живу за счет своих концертов. Больше всего даю их в Москве. Столица — это целая страна, где работы хватает всем.

— Наверное, поэтому многие питерские артисты, художники и переехали в Москву. А вы что же отстаете?

— В Питере на меня благотворно влияет дух предков, здесь я чувствую себя человеком прошлого века.

— Я слышала, в последнее время вы увлеклись оперой?

— Увлекся-то я давно. У меня дома большая (более пятисот музыкальных записей) коллекция, и Петербургское радио часто пользуется ею. Есть даже граммофонные оттиски 1890 года.

Что же касается моих выступлений на оперной сцене... Оперный спектакль — это коллектив, зависимость от партнеров, режиссера. И это как бы входит в противоречие с моим стремлением к самостоятельности, обособленности, если хотите. На концертной сцене нет возможности спрятаться за кого-то, отдохнуть за кулисами. Ты должен «держать» зал в течение двух часов, что, по-моему, и сложнее, и интереснее. И тем не менее осуществляется, кажется, моя давняя мечта — спеть Евгения Онегина в Малом оперном театре. Но бросить эстраду и совсем уйти в оперу — нет, к такому шагу я не готов.

Ну а романсы — в них я влюблен навечно и никогда им не изменю. В них — отражение духа, сокровенного естества русского человека, у которого сердце, чувство на первом месте. Нигде в мире нет ничего похожего на русский романс, в нем заключена какая-то тайна. Выступая за рубежом, убеждался, например, что многим непонятно, почему на русского человека навевает такую грусть романс «Отцвели уж давно хризантемы в саду». Ну отцвели и отцвели...

Я объездил полмира, но понимают меня по-настоящему только в России.

— Сергей Георгиевич, вас почему-то невидно на многочисленных «тусовках» по телевидению, на других людных сборищах. Ведь вы упускаете возможность устанавливать нужные деловые контакты, быть на слуху и на виду.

— Я человек не светский и не люблю бесцельное времяпрепровождение. Никогда не заводил знакомства ради карьеры, не участвовал в свалке за место под солнцем. Избегал интриг нашего эстрадного цеха, мелькал, не «тиражировал» себя. Во-первых, как я уже говорил, это не в моем характере. А во-вторых, когда рассеивается тайна артиста, он просто перестает быть интересным публике.

— Расскажите, Сергей Георгиевич, напоследок о самом захватывающем эпизоде своей жизни.

— Однажды я... умер. Это было в 40 километрах от города Миасса Челябинской области в 1996 году. Как раз в конце предвыборной президентской кампании. Помните? «Голосуй, а то проиграешь». Провел шестидесятый концерт. В три часа ночи после бани пришел к себе в номер. Лег спать, но минут через 20 у меня онемели руки, ноги, я стал задыхаться. Теряя сознание, пополз в коридор, благо дверь была не заперта, позвал на помощь. И тут накрыла меня темнота.

Единственная клиника с отделением реанимации находилась в самом Миассе, и если бы реаниматоры выехали по вызову ко мне из города, они не застали бы меня в живых. Но мне повезло: как раз в это время они проезжали мимо гостиницы, где я лежал. И как бы дождавшись их, сердце мое остановилось на шесть с половиной минут.

...И вот я ощущаю себя чем-то вроде упругого воздушного шарика под самым потолком, который мешает мне взлететь еще выше. Сверху я смотрю на людей в белом. У одного из них на макушке лысина. Врач тащит какую-то рогатую штуковину со шнуром и прикладывает ее к груди лежащего, а вилку втыкает в розетку. Слышу его голос: «Заряжается, есть пять киловольт». Потом сильный глухой удар, как будто бьют по футбольному мячу.

Очнулся в отделении активной реанимации, подключенный к различным приборам. Моя первая фраза: «Я должен быть в Москве, через два дня у меня концерт в честь 60-летия ГАИ». И слышу в ответ: «Да у вас обширный инфаркт».

Далее продолжается цепь невероятных случайностей. Необходимо было лекарство против тромбов в кровеносных сосудах. И вот оказывается, что в сейфе лежит одна-единственная ампула этого уникального лекарства, единственная на весь город, а ключ от сейфа — у врача, дежурившего в ту ночь.

Когда сняли новую кардиограмму, врачи глазам своим не поверили — у меня не было никаких следов инфаркта. Верите, кардиограммы хранятся у меня...

С тех пор я живу очень спокойно, никуда не тороплюсь, не нервничаю по пустякам. А смерти не боюсь: ощущение легкости, абсолютного безразличия ко всему земному, бренному, какое-то возвышенное состояние, бесконечные красивые дали, что я увидел во время клинической смерти, теперь всегда со мной. И вообще, я теперь понимаю, что выше простых человеческих радостей в этом мире ничего нет. После того как я побывал ТАМ, мне просто смешна вся мелочная земная суета. Я понял главное — смысл жизни заключается в ней самой.

Наталья СЕМЕНОВА